Нат положил руку на лежащий рядом карабин.

— Думаешь, индейцы?

— Возможно. Индейцы не очень любят пускаться в путь после захода солнца, если только не готовят нападение.

Вспомнив неестественную тишину, воцарившуюся в лесу днем, Нат поднял «хоукен».

— Ты же говорил, что поблизости от места встречи не должно быть враждебных индейцев.

Траппер пожал плечами:

— Я могу и ошибиться.

Несколько минут они внимательно прислушивались, но крик совы не повторился.

Наконец Шекспир зевнул и потянулся:

— Наверное, я прикорну.

— Хочешь, покараулю? — предложил Нат.

— В этом нет необходимости. У меня чуткий сон.

— Я и вправду могу посторожить.

— Ложись спать, — велел Шекспир. — Моя лошадь начнет ржать, если кто-нибудь появился в тридцати ярдах от костра.

— Ну, тогда я спокоен! — сухо отозвался Нат.

Он сделал знак жене приготовить постель и встал, разминая ноги.

— Сколько времени у нас уйдет завтра, чтобы добраться до места?

— Самое большее полтора часа.

— Отлично!

Нат никогда бы не признался, что близость леса действует ему на нервы. Молодому человеку не терпелось добраться до места, где им не будут угрожать индейцы, хищные звери или другие твари, из-за которых лес вдруг может таинственно притихнуть.

Уинона расстелила бизоньи шкуры: самую толстую — прямо на земле, ту, что потоньше, — поверх первой, забралась под верхнюю и позвала на хорошем английском:

— Иди, муж.

Нат послушно опустился с ней рядом, захватив с собой «хоукен», и, вынув из-за пояса пистолеты, растянулся на спине.

Уинона повернулась на бок и прижалась к нему, так что ее губы оказались возле самого уха Ната.

— Я люблю тебя, — прошептала она с чувством.

Ее мягкое дыхание защекотало шею Ната, и он пожалел, что не соорудил шалаш из веток. Он решил при первом же удобном случае обзаведется типи. Жилище отца Уиноны было уничтожено во время нападения черноногих, и теперь, чтобы соорудить себе жилище, ему придется убить нескольких бизонов, и, отыскав крепкие ветви нужной длины, сделать из них опорные шесты.

— Скажи-ка, Шекспир, — окликнул он.

— М-м-м-м? — сонно отозвался траппер.

— Я смогу купить на встрече типи?

С другой стороны костра раздалось хихиканье.

— Я что, сказал что-то смешное?

— Сколько же тебе надо прожить здесь, Нат, чтобы окончательно избавиться от городских привычек. Зачем тебе покупать типи? Ты что, слишком ленив, чтобы сделать его самому?

— Нет. Но я забочусь о Уиноне, мне хочется, чтобы она могла жить с большими удобствами. Сколько еще времени пройдет, прежде чем мы отправимся на охоту за бизонами, если только ты не знаешь другого способа раздобыть шкуры…

— Ясно. Нет, вряд ли ты найдешь много типи, выставленных на продажу, но, наверное, сможешь разыскать того, кто пожелает продать или обменять нужные тебе шкуры. А уж вырезать шесты не проблема.

— Хорошо. Тогда завтра первым же делом я поставлю типи. Моя жена больше не будет спать под открытым небом ни одной ночи, я этого не допущу.

— И это вполне понятно!

— Да?

— О да, учитывая, какие на встрече соберутся мужчины. На твоем месте я бы соорудил для Уиноны железный пояс целомудрия… Ха-ха!

Нат вздохнул: надо учиться держать язык за зубами, если он не хочет постоянно быть посмешищем.

ГЛАВА 5

В 1828 году трапперы и индейцы выбрали местом встречи Медвежье озеро, из которого вытекала река с таким же названием, впадавшая в Большое Соленое озеро. Выбор был обусловлен весьма вескими причинами: прежде всего, Медвежье озеро находилось в центре Скалистых гор на одинаковом расстоянии от трапперов, промышлявших далеко на севере, близ канадских земель, и трапперов, охотившихся у южного притока Грин-Ривер. Во-вторых, не так далеко отсюда находилось Южное ущелье, прорезавшее неприступные горы: по нему смельчаки могли срезать путь, а дилижансы из Сент-Луиса благодаря этому проходу добирались до места встречи почти без задержки. В-третьих, здесь было вдоволь воды, вокруг водилось много дичи, и охотничьи угодья черноногих находились так далеко, что можно было не опасаться стычек с самым свирепым из индейских племен.

Медвежье озеро, составлявшее миль шесть в окружности, располагалось в долине среди высоких, покрытых снегом гор и имело несколько названий. Некоторые трапперы называли его Змеиным, другие — озером Черного Медведя, из-за того, что в окрестностях водилось много этих зверей, а третьи именовали озеро Сладким, подчеркивая его отличие от лежащего на юго-западе Большого Соленого озера.

Обо всем этом Нату рассказал Шекспир, пока они ехали к месту встречи по тропе, которой десятилетиями пользовались дикие звери и индейцы.

— Почему бы не дать озеру одно имя и успокоиться на этом? — спросил Нат, когда траппер перечислил столько разных названий.

— В конце концов так и случится, — заверил Шекспир. — Рано или поздно мы узнаем, что составлена официальная карта этих мест, и название, нанесенное на карту, станет единственным названием озера.

— А остальные озера тоже имеют по нескольку названий?

— Не только озера, но и реки, горы и все остальные даже едва заметные детали ландшафта. Это поначалу сбивает человека с толку, но я помогу тебе быстро во всем разобраться.

— Интересно, каким образом?

— Если ты сомневаешься, каким названием воспользоваться, пользуйся тем, которое в ходу у индейцев.

— И это поможет?

— Дело в том, что у индейцев достаточно здравого смысла, чтобы не давать пять имен одному и тому же маленькому холмику.

— Значит, все племена пользуются одними и теми же названиями?

— Нет. Но вот смотри — допустим, некий траппер хочет встретиться с тобой в энный день у ручья Канавка. Ты никогда не слышал о таком ручье, зато слышал о ручье Рыси, который течет неподалеку. И если вы оба знаете, что шошоны называют тот ручей Бобровым, можете смело биться об заклад, что говорите об одном и том же. — Шекспир оглянулся через плечо. — Теперь понял?

— Более-менее.

— Не переживай, вот проживешь тут годика три-четыре и узнаешь большинство главных местных достопримечательностей. И тогда будешь сбиваться с пути не чаще шести-семи раз в году.

— Какая утешительная мысль!

Шекспир засмеялся и пришпорил лошадь.

Взглянув на Уинону, Нат перехватил ее пристальный взгляд.

«Интересно, о чем она думает?» — спросил себя Нат. Он никогда не мог этого угадать. Все женщины казались ему загадочными — и белые, и индианки. Ход их мыслей, взгляд на жизнь, многие черты характера очень отличались от мужских, и часто он их просто не понимал. Загадка женского племени завораживала Натаниэля, возбуждала его любопытство, а временами заставляла чувствовать себя удручающе неполноценным.

К примеру, Аделина могла легко обвести его вокруг своего изящного пальчика, малейшее ее желание становилось для Ната законом. А вот его отношения с Уиноной были совсем другими. Ему хотелось доставлять ей радость и, само собой, демонстрировать перед ней свои ловкость и сноровку. Нат страстно любил жену и временами, когда индианка не замечала, украдкой любовался ее красивыми чертами, изумляясь тому, как такая девушка смогла полюбить его и выбрать в мужья. И эти чувства не были преданной любовью щенка к хозяину, какой была его любовь к Аделине. Он не возвел Уинону на пьедестал, как некогда возвел мисс Ван Бурен. Натаниэль относился к жене скорее как к равной, ведь Уинона была сильной женщиной, которая знала все, что нужно, чтобы выжить в дикой глуши. Она умела стряпать, шить, готовить лекарства из трав, снимать шкуры с бизонов и медведей с достойными восхищения тщательностью и проворством, поддерживать в типи чистоту и уют. В придачу индианка была превосходным другом, ее отличали тонкое чувство юмора и острая любознательность, но больше всего Нату нравилось в ней неизменно веселое расположение духа.

Уинона встречала трудности без жалоб, как нечто должное, и стойко преодолевала их, вместо того чтобы хныкать. Смерть родителей глубоко опечалила ее, но она быстро оправилась от удара и продолжала привычную жизнь. А еще она была любящей и преданной — разве мужчина мог бы пожелать себе лучшую жену?